Анатолий Яновский — один из самых опытных в России переговорщиков-международников по газовому вопросу. Он работает в Минэнерго заместителем министра с 1998 года и за 20 лет работы провел не одну сотню встреч с европейскими коллегами, в том числе по вопросу транзита газа через Украину. В интервью ТАСС он описал свое видение ситуации и позиции России, а также рассказал об огромных перспективах нашей угольной отрасли и международного сотрудничества в энергетике.

— Анатолий Борисович, вы уже в течение многих лет участвуете в непростых переговорах по транзиту газа в Европу. Почему так сложно выбрать какое-то оптимальное решение, можем ли мы как-то переломить эту ситуацию?

— Наш товар безальтернативен. Ни американцы, ни катарцы, ни норвежцы, ни африканцы не могут поставить такие объемы за такую низкую цену. Поэтому надо дать возможность нашим партнерам сходить ко всем трем продавцам, попробовать договориться. Они в итоге все равно к нам вернутся, лишние деньги никто тратить не хочет.

— Но мы же можем упустить существенную выгоду, пока наши партнеры будут пытаться договориться на стороне…

— Вот здесь я вас подведу к мысли, которая особо не афишируется, хоть и лежит на поверхности. Смотрите, дело в том, что с точки зрения налогов для государства эти упущенные объемы экспорта газа в Европу не являются для нас критичными. Давайте считать. Если брать структуру наших доходов, то ТЭК от экспорта дает порядка 60%, из которых газ составляет примерно 12%. Получается, что сокращение поставок на эти 10–20 млрд кубометров не сделают погоды для экономики страны.

— «Газпром» говорил, что допускает возможность строительства «Северного потока — 3». Как вы считаете, понадобятся ли когда-либо Европе такие дополнительные объемы газа?

— Это задача расчетная, экономическая. Газ должен поставляться с наших месторождений наиболее эффективным способом, а они географически расположены так, что «Северный поток» на 2000 км сокращает протяженность транспортировки газа по сравнению с маршрутом через Украину. Тут вопрос не политики, а экономики. Нужно учитывать еще и дополнительные затраты на строительство, эксплуатацию. Это все считается. Так что, если будет дополнительный спрос в Европе, то почему бы и нет.

— Сейчас вы видите такие предпосылки?

— Очень сложно сказать что-то определенное. Если процессы увеличения доли выработки электроэнергии из ВИЭ (возобновляемые источники энергии) и электрификация транспорта будут продолжаться, то Европе потребуются дополнительные мощности для производства электричества из газа. Я уже не говорю про газификацию.

В любом случае потребность в нашем газе сокращаться не будет, но темпы роста зависят от слишком многих фактов.

— Каким образом может быть урегулирован судебный спор «Газпрома» с Украиной, целесообразно ли сейчас выплатить $2,56 млрд, чтобы не копить пени до обжалования?

— Это чисто коммерческие отношения, не могу комментировать.

— В одном из своих выступлений вы говорили, что Евросоюзу было бы неплохо учитывать мнение поставщиков газа. Делало ли Минэнерго какие-то шаги в этом направлении? Озвучивали ли свою позицию как поставщика?

— Начну с примера. Евросоюз опубликовал исследование «Регуляторные рамки рынка газа ЕС», в котором они описали свое видение газового рынка в Европе. Этот документ не лишен недостатков, в нем содержится довольно много странных тезисов. По сути, европейцы не могут договориться по гармонизации налогов внутри ЕС, так как у всех стран свое видение. Эта неготовность работать с фискальной системой в рамках ЕС отражается и на других рынках.

— На нас тоже?

— Да, и на нас. Но пока такие попытки не увенчались успехом. Кроме того, у них есть довольно странный посыл. Они говорят, что цена газа в США ниже, чем в Европе, и от этого отталкиваются в своих рассуждениях. Но существуют же отличия! Штаты все-таки производят громадные объемы газа. Они его почти не импортируют. Как можно сравнивать производителей и потребителей с точки зрения цены? Второй момент — США все-таки единое государство, со своей налоговой системой, а не конфедерация, как Европа, живущая по своим правилам. Опять же в США куда более развита газовая инфраструктура.

— Озвучивало ли Минэнерго России им свои соображения?

— Год назад я им предлагал помощь российских экспертов. Напрямую у нас нет диалога с Еврокомиссией, так как четыре года назад они его остановили. Поэтому участие наших экспертов — один из немногих путей донести наше мнение. Но опять же мы его не навязываем.

— Марош Шефчович говорил, что Еврокомиссия планирует получить мандат на переговоры по газу. На ваш взгляд, это реально? Может ли это стать угрозой для «Северного потока — 2» или задержать реализацию проекта?

— На самом деле, Еврокомиссия пыталась получить этот мандат еще в прошлом году, но Еврокомиссии было отказано в соответствующем мандате. Нельзя исключить то, что ЕК в той или иной форме — например, внося изменения в Директиву по газу, — будет все-таки препятствовать проекту «Северный поток — 2», хотя ряд государств — членов ЕС эту идею не поддерживают.

Мне сложно прогнозировать дальнейшее развитие событий. У нас нет юридических оснований для обсуждения «Северного потока — 2» на межгосударственном уровне. Что касается угрозы, то тут нужно понимать, какие цели преследует этот мандат. Если он является попыткой навязать какие-то условия другой стороне, то это занятие бесперспективное. Дело в том, что попытки изменить в таком ключе законодательство Евросоюза противоречат международному морскому праву, и такая позиция вызывает противодействие даже внутри Евросоюза.

— Я правильно понял, что в Минэнерго документ на ознакомление не отправляли?

— Я этот документ не видел, мне его не отправляли.

— По «Турецкому потоку» видите ли вы какое-то противодействие со стороны Еврокомиссии по второй нитке? Или они довольно прагматично настроены?

— Переговоров между Минэнерго и Еврокомиссией по «Турецкому потоку» пока не велось.

— Когда они могут начаться?

— Энергодиалог остановлен с 2014 года, причем по инициативе Еврокомиссии…

— То есть получается, что вы от них ждете какого-то сигнала и предложения возобновления переговоров?

— Конечно, ждем какие-то предложения, даты. Готовы рассмотреть. Но сейчас таких сигналов нет. Со своей стороны могу сказать, что проект второй нитки представляет взаимный интерес, так как позволяет европейским странам диверсифицировать источники импорта газа и повысить энергетическую безопасность. Поэтому мы рассчитываем на конструктивный подход европейских партнеров.

Сейчас прорабатываются возможные варианты продолжения сухопутной транзитной нитки «Турецкого потока» по территории ЕС. Один из вариантов — создание транспортных мощностей от границы Турции через Болгарию, Сербию, Венгрию и Австрию до Баумгартена. Другой вариант, он до сих пор сохраняет актуальность, — транспорт газа через Грецию в Италию. Там идет работа на уровне экспертов.

Мы считаем, что решение по проекту будет носить не политизированный, а прагматичный характер.

Новые рекорды угольной отрасли

— Анатолий Борисович, теперь об угольной отрасли. Прошлый год и по экспорту, и по добыче, и по цене был довольно удачным. Будет ли этот год еще лучше?

— Соглашусь, что угольная промышленность, несмотря на геополитические риски, чувствует себя уверенно. В прошлом году в России добыли рекордные 410 млн тонн. В этом, скорее всего, увеличим добычу на 2,5%, до 425 млн тонн. В среднесрочной перспективе положительная динамика роста добычи продолжится.

— За счет чего? Во всем мире происходит перераспределение потребления энергоресурсов от угля в сторону более экологичных газа и ВИЭ…

— Рост идет в основном за счет потребления странами Азиатско-Тихоокеанского региона, и в перспективе Африки, где предпочитают более дешевую угольную генерацию электроэнергии. Так, в страны АТР в 2017 году из России было поставлено около 93 млн тонн российского угля — то есть на 6,7 млн тонн больше, чем в 2016 году. В этом году будет примерно такой же прирост экспорта.

— В целом какой рост экспорта вы ожидаете?

— Экспорт в этом году, по-видимому, достигнет 200 млн тонн, в том числе 177 млн тонн энергетического угля и 23 млн тонн коксующегося. Объемы довольно большие. Таким образом, с каждым годом мы занимаем все большую долю на рынке и уверено входим в тройку стран-экспортеров, на которые приходится порядка 70% всей межгосударственной торговли углем.

В целом до 2030 года динамика роста российского угольного экспорта останется положительной.

— Вы упомянули, что рынок Африки является одним из перспективных направлений для экспорта российского угля. Какие страны наиболее интересны российским компаниям?

— Пока крупнейшим импортером в регионе является Марокко, куда в 2017 году мы поставили 3,2 млн тонн угля. Это на 22% больше, чем в 2016 году. Там развивается угольная генерация, поэтому этот рост может быть продолжен.

Мы также рассматриваем как потенциального покупателя Египет, который тоже хочет строить в стране генерацию на угле. С другой стороны, обнаруженное в 2015 году крупное морское месторождение газа (Зохр) может ограничить строительство нескольких крупных угольных электростанций, планируемое в их новой энергетической стратегии. В любом случае мы готовы принимать активное участие в обеспечении Египта угольным сырьем.

— Какой уровень цен мы увидим в среднем по году? Будет ли в 2018–2019 годах он выше или ниже? Какая дальнейшая тенденция?

— Мы ожидаем роста цен на основные энергоносители, в том числе и на уголь. Экспортные цены на энергетический уголь в 2019 году в наших восточных портах могут достичь и даже превысить $100, в портах Балтики составить $90 за тонну. Пока, на наш взгляд, спрос на уголь опережает предложение. И в перспективе из-за переориентирования индонезийского угля на внутренний рынок и высокого спроса в Индии эта тенденция сохранится: цены будут расти.

— Сохранит ли Россия объем экспорта угля на Украину в этом году?

— На наш взгляд, увеличит. Если взять статистику, то поставки из России на Украину растут с 2015 года, тогда экспорт составил 9,3 млн тонн. В 2016 году он возрос до 10,1 млн, а в 2017 году достиг 11,3 млн тонн. Поэтому мы считаем, что в 2018 году экспорт увеличится до 11,5–12 млн тонн.

— Какой объем инвестиций запланирован в этом году в угольную отрасль?

— В прошлом году у нас был довольно большой рост инвестиций — порядка 50%, их объем составил 111 млрд рублей. В этом году рассчитываем на дальнейший рост объема инвестиций до 120–130 млрд рублей.

— В прошлый раз, когда мы с вами беседовали, вы сказали, что в числе опасных останутся четыре шахты — остальные будут иметь среднюю степень рисков аварий. По-прежнему ли они остаются в зоне риска? Существует ли возможность их закрытия?

— Силами коллективного разума по каждой шахте, в том числе по этим четырем, мы сделали программу мероприятий по повышению безопасности, в ней изложено все, что нужно сделать. Эту программу мы довели до собственников, до менеджмента, Ростехнадзора, МЧС.

Функция контроля за промышленной безопасностью возложена на Ростехнадзор, который по итогам оценки проведенных компаниями мероприятий может не согласовать план горных работ, если что-то создает угрозу. Пока таких сигналов не было, так что ни о каком закрытии шахт речи не идет.

— Есть ли сроки, когда эти шахты должны быть выведены из категории наиболее опасных?

— Эти четыре шахты находятся в таких горногеологических условиях, что они все равно сохранят свой статус наиболее опасных в стране. Даже если мы поднимем уровень безопасности всех шахт, у этих останется высокий риск аварий.

О неромантичных переговорах

— Вы провели не одну сотню встреч с зарубежными коллегами. В вашей практике с кем сложнее всего было вести переговоры? Какая встреча была для вас самой напряженной?

— Здесь трудно ответить однозначно. Встречи — всегда сложные, и во многом это зависит от того, первые они или нет. К примеру, первые переговоры по газу с коллегами из Китая были очень непростыми. Следующие — легче, так как мы уже начали лучше друг друга понимать. Так с каждой страной. Вопрос не в национальных различиях, а в установлении психологического контакта с людьми.

— Как долго нужно готовиться к встрече с партнером, чтобы этот психологический контакт в итоге был установлен?

— Конечно, к таким вещам нужно готовиться, переговоры нельзя вести с лету. Нужно изучить предмет, знать, с кем ты идешь разговаривать. Обязательно надо уважать своего визави, партнера и самого себя. А время подготовки зависит от ранее накопленных знаний по данному предмету и атмосферы вокруг него.

— Переговоры с Украиной по газу проходят обычно за закрытыми дверьми. Что происходят внутри? Можно ли их назвать спокойными или они наполнены экспрессией и эмоциями?

— Учитывая уровень наших взаимоотношений, я бы назвал их холодными, но прагматичными. Какие-либо грубые высказывания не звучат.

— Если говорить про вашу практику, за эти годы изменилось ли отношение партнеров к России? Стало оно лучше или нет?

— К нам отношение всегда было одно — прагматичное и циничное. С другой стороны, за эти годы поменялся наш взгляд на переговоры. У нас поубавилось романтизма и значительно прибавилось практицизма, что, на мой взгляд, рано или поздно должно было произойти.

— То есть романтики в мире и на переговорах становится все меньше и меньше…

— Про романтику в мире говорить не будем, а на переговорах — считаю, что правильнее без нее.

tass.ru

Запасы газа в США, EIA. Данные на 18.10.2018